Better to be hated, than loved, loved, loved for what you're not
Текст с ВТФ
Название: Помогут сны
Автор: Гретчен Росс
Бета: darkling, Wolf-chan
Размер: миди (4016 слов)
Персонажи: Гервесин/Кинноджо, Бабушка Яркость
Категория: слэш
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: двести лет назад демон Гервесин принес смерть в Кьяроскуро. Двести лет назад он познал любовь.
Для голосования: #. WTF Exalted - работа "Помогут сны"
Иногда Кинноджо приходит к нему во снах. Гервесин видит его в разных обличиях: Кинноджо может явиться полным сил юношей с длинными стройными ногами или старым хромым солдатом. Цвет глаз тоже все время меняется: голубой, серый, зеленый. Гервесин злится на себя за то, что не может точно припомнить глаза возлюбленного. В тот день, когда он встретил и убил Кинноджо, над Кьяроскуро светило солнце, и люди щурились, глядя на яркие блики, отражающиеся в граненых стеклах. Много лет спустя, уже собрав останки Кинноджо, Гервесин узнал, что глаза у любимого были карими. Однако память до сих пор играет в свои жестокие игры.
Сегодня в видении Гервесина глаза Кинноджо – бирюзовые. Он предстает пожилым мужчиной с исчерченным морщинами лицом и волосами, уже посеребренными сединой.
– Отчего ты не отпускаешь меня? – печально говорит Кинноджо и сокрушенно качает головой. Он одет в те же доспехи, что носил в день смерти, и опирается на свой старый меч.
– Как я могу тебя отпустить? Я люблю тебя! – Гервесин протягивает руки, пытаясь прикоснуться, ощутить тепло кожи и прохладу металла, сжать в объятиях – но между ним и Кинноджо невидимая преграда, которую невозможно преодолеть.
– Разве это любовь? – Кинноджо вздыхает и трет переносицу ребром ладони. Он выглядит как человек, который смертельно устал, но неотложные дела не позволяют прилечь и отдохнуть.
Гервесину безмерно жаль возлюбленного. Он мечтает помочь, но не знает, чем.
– Что же это, если не любовь? – уговаривает он Кинноджо. – Все, что я делаю, я делаю лишь ради тебя одного! Подумай, ведь я отыскал твои останки, теперь то, что осталось от твоего тела, лежит в Кьяроскуро – городе, который так тебе дорог! Я построил усыпальницу и высек из нефрита саркофаг. Его крышка покрыта самыми чудесными узорами из всех, что ты когда-либо видел, а на стенках я написал посвященные тебе поэмы!
Кинноджо отворачивается и поджимает губы, и Гервесину больно от того, что возлюбленный не хочет принять его подарки. Он силится понять, чем же угодить Кинноджо. Ведь люди любят красоту и нежность – Гевесин уверен в этом. Он провел немало дней в Творении, изучая человеческие повадки, и знает наверняка: влюбленные радуются, когда им дарят стихи, цветы, изящные вещи.
– Неужели ты не понимаешь? – спрашивает Кинноджо и просит снова: – Отпусти меня!
Не отвечая, Гервесин уходит из сна. В Малфеасе отчего-то становится неприятно, и открывшийся по мановению руки портал несет Гервесина в Творение. Думать об этом тяжело, но он и в самом деле не понимает, чего от него хочет Кинноджо. Это служит напоминанием о том, что Гервесин – демон, а демонам не полагается любить.
В мире людей сейчас ранний вечер; Кьяроскуро встречает Гервесина прозрачным небом, порыжевшим на западе от закатных лучей заходящего солнца. Постепенно рыжий цвет небосвода переходит в бирюзу, которая отражается в стеклянных стенах древних зданий. Именно такими были сегодня глаза Кинноджо.
Гервесин останавливается ненадолго в порту, любуясь тихим, словно зеркало, морем; затем отправляется в центр города. Узкие извилистые улочки, обсаженные фруктовыми деревьями, ведут его к усыпальнице возлюбленного. Завидев Гервесина, люди оставляют свои дела и низко кланяются: в этом городе его не боятся, но уважают. Возможно, даже любят, ведь он нередко помогает Кьяроскуро словом и делом. Увы, единственный житель Кьяроскуро, любовь которого Гервесин хотел бы, но не может заслужить – это Кинноджо.
Подходя к усыпальнице, Гервесин чует неладное: из темного портала быстрым шагом выходит мужчина. Он несет что-то, завернутое в кусок материи. Ноша, судя по всему, крупная и тяжелая – мужчина кряхтит и сутулится. Он кидает на Гервесина затравленный взгляд и вдруг пускается бегом.
Возможно, стоит немедленно броситься в погоню, но Гервесин хочет сначала узнать, что сделал негодяй. Догнать мерзавца будет несложно, однако следует решить, что сделать с ним потом. Чем серьезнее вина, тем мучительнее должно быть наказание. Гервесин устремляется в усыпальницу.
К его немалому облегчению, саркофаг цел и невредим – негодяю хватило ума не тронуть прах. Это ему зачтется. Когда Гервесин поймает его, то убьет быстро. Но что же все-таки произошло? Ответ находится на западной стене усыпальницы: угол одного из нефритовых барельефов, украшающих стену, отколот. Гервесин внимательно рассматривает изуродованную скульптуру, ощупывает грубый, неряшливый скол. В груди клокочет ненависть – на то, чтобы выполнить все двенадцать барельефов для усыпальницы, понадобилось почти двадцать лет. Над этим заказом трудилась целая мастерская, камень специально привозили из Гема. Так неужели как-то проклятый вор возомнил, будто имеет право разрушить то, что Гервесин создавал так долго и с таким старанием?
Кипя от негодования, он выходит на улицу. Мужчина давно унес ноги, но Гервесин знает, как его выследить: демону ничего не стоит подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы увидеть соседние улицы.
Сиреневая туника вора мелькает между домами – он направляется к пристани, рассчитывая, вероятно, спрятаться в доках. Тщетная надежда. Он осквернил усыпальницу Кинноджо, и теперь Гервесин достанет его не то что в доках, а даже в Нижнем мире, если вору случится умереть прежде, чем его найдут.
Гервесин срывается с места и бежит за вором. Ветер свистит в ушах, мышцы приятно напряжены; предвкушение расправы наполняет тело. Люди, которые несколько минут назад почтительно кланялись, теперь поспешно расступаются. Все в городе знают, как страшен Гервесин в гневе – и что может этот гнев вызвать. С ним столкнется всякий, кто посмеет проявить неуважение к останкам Кинноджо.
На пристани тихо и спокойно, вора нигде не видно. Гервесин бросает рассеянный взгляд на матросов, которые грузят объемные тюки на пришвартованный корабль. Заметив Гервесина, они приостанавливают работу, и он раздраженным жестом велит им продолжать. Нечего бездельничать, а то в назначенное время корабль окажется не готов к отплытию.
На горизонте Гервесин замечает небольшую флотилию, которая движется к Кьяроскуро. Корабли еще слишком далеко, чтобы разглядеть их как следует, но что-то в них не так. Чутье подсказывает Гервесину, что этот визит добра городу не принесет. Наверное, нужно остаться на пристани и подождать, пока флотилия причалит – но тогда вор сумеет удрать. Что же, сегодня жителям Кьяроскуро придется сами встречать незваных гостей.
Гервесин прикидывает, в какой части города сейчас может находиться вор, и снова прыгает. Знакомая туника виднеется на соседней улице. Мужчина сидит в подворотне, сжавшись в комок – вероятно, ему кажется, что он в безопасности. Гервесин охотно развеет это заблуждение.
Ничего не стоит подкрасться к вору незаметно. Мужчина скрючился у стены, поджав под себя ноги и раскинув руки в стороны. Он невысок ростом и довольно уродлив лицом: низкий лоб, оттопыренные губы, обвислые щеки, между которыми затерялся малиновый нос-кнопка. На затылке блестит лысина, едва прикрытая сальными волосами. Мужчина понимает, что попался, только когда Гервесин с рычанием хватает его за шиворот и вздергивает в воздух. Ноги вора болтаются в футе над землей, глаза вытаращены так, что, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Он нелепо машет руками, пытаясь освободиться – но из хватки демона так просто не выберешься.
– Как ты смел?! – ревет Гервесин и встряхивает свою жертву. – Как ты смел украсть камень из усыпальницы моего Кинноджо?!
Мужчина открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба – и так же, как и рыба, не может издать ни звука. Он слишком напуган. Гервесин разжимает пальцы, и вор кулем валится на мостовую. Он даже не пытается встать, только жалобно стонет и ползает у ног Гервесина:
– Простите, умоляю… Пощадите, не убивайте… Прошу вас… – Он захлебывается ужасом, и с каждой секундой мольбы становятся все жалобнее и невнятнее.
Гервесин впитывает его страх. Вор подползает ближе, пытаясь поцеловать Гервесину ноги, но удар по лицу отшвыривает его прочь. Он скулит, слезы катятся по щекам и падают в дорожную пыль.
– Твари, подобные тебе, не заслуживают прощения, – безжалостно говорит ему Гервесин.
Вор трясется с головы до пят, его губы до сих пор шевелятся, но уже беззвучно.
– Встань, – приказывает Гервесин, и мужчина покорно встает.
Он настолько жалок в своей грязной и рваной тунике, с покрасневшим от пьянства носом и неопрятной щетиной. Из носа текут сопли, и Гервесин испытывает глубокое отвращение при мысли, что этот омерзительный человечек посмел явиться в усыпальницу Кинноджо. Ему противно лишний раз дотрагиваться до вора, и он убивает одним ударом. Мужчина коротко вскрикивает в агонии, и его тело рассыпается в прах.
Гервесин отряхивает руки от серого пепла, в который обратилось вор. Кусок нефрита валяется на мостовой – теперь его можно вернуть на место, только прежде нужно избавиться от засаленного плаща. Гервесин с отвращением выбрасывает гнусную тряпку прочь. Он верит: сегодня Кинноджо будет им доволен.
В следующем сне Кинноджо приходит совсем юным, каким Гервесин никогда его прежде не видел. Кинноджо обнажен, и его крепкое тело дышит мощью и мужской силой. Он сидит, слегка раздвинув ноги, и Гервесин упивается открывшимся зрелищем. Широкие плечи, рельефная грудь и плоский живот, по которому сбегают вниз темные курчавые волосы… Гервесин сходит с ума от вожделения; он мечтает о том, чтобы испробовать это тело на вкус, проникнуть внутрь, испить соки, которыми оно сочится – но призрачная преграда по-прежнему не позволяет дотронуться до возлюбленного.
Кинноджо рассеянно смотрит в пустоту, в задумчивости проводит пальцами по губам, потом кладет руку на бедро.
– Я люблю тебя, – хрипло шепчет Гервесин, не в силах отвести взгляд от ладони, которая замерла совсем рядом с пахом.
Второй рукой Кинноджо устало трет переносицу.
– Нет, не любишь, – горько говорит он. – Ты всего лишь желаешь мной обладать.
Слова острыми лезвиями впиваются в плоть Гервесина. Он почти воет от боли. Почему Кинноджо так жесток с ним? Разве Гервесин не доказал всеми своими поступками, что его чувства сильны и искренни? Да, он мечтает о плотской любви, но разве людям не свойственно желать того же?
– Я столько раз просил тебя перестать скорбеть над моими останками, – продолжает Кинноджо, – но ведь ты не слушаешь меня…
Он откидывается назад, опираясь спиной о сгусток темноты, и с тихим вздохом прикрывает глаза. Гервесин склоняет голову, стараясь не смотреть на разведенные ноги человека, который никогда не станет его любовником. Разве он виноват, что прах Кинноджо – это все, что ему осталось? Краем глаза Гервесин замечает движение: Кинноджо, напряженно хмурясь, прислушивается к чему-то, что слышит лишь он один.
– А между тем Кьяроскуро охвачен огнем… Ты мог бы спасти город, но не стал – так о какой любви ты говоришь, если не уберег единственное, что было для меня дорого? То, за что я отдал жизнь?
Гервесин хмурится, готовясь возразить: упреки Кинноджо несправедливы. Кьяроскуро процветает, жители его в безопасности – Гервесин заботится о городе. Те двести лет, что прошли после смерти Кинноджо, прошли в постоянной заботе о Кьяроскуро. Он открывает рот, но Кинноджо жестом останавливает его и качает головой. Не нужно оправданий – и Гервесин вдруг понимает, что Кьяроскуро действительно горит.
Портал несет Гервесина из Малфеаса в Творение. На полпути он оборачивается: печально-прекрасное видение блекнет и рассеивается.
Город, еще вчера цветущий, теперь изуродован. Плавится и бьется волшебное стекло, рушатся каменные стены, которые увенчаны изящными куполами. Гармония и безупречная простота линий сменилась изломанным уродливым хаосом, под ногами хрустят осколки. Гервесин не может отделаться от чувства, что уже видел подобное раньше, и содрогается, когда понимает: так оно и есть. Он знает, каков разоренный Кьяроскуро, потому что сам некогда убивал людей и сносил изящные здания – это случилось двести лет назад, в день, когда погиб Кинноджо.
На Кьяроскуро напали с моря – Гервесин отмечает, что захватчики приплыли на тех самых кораблях, которым он накануне позволил войти в порт. Они приплыли как торговцы, но, едва пришвартовавшись, превратились в грабителей и убийц. Гервесина душит злоба.
Поле брани уже заждалось; защитники города приветствуют Гервесина, когда он присоединяется к ним. Бабушка Яркость, старая богиня, опекающая Кьяроскуро, машет ему с другого конца улицы: они недолюбливают друг друга в мирное время, но при том оба знают, что на войне не найдут товарища надежнее. Гервесин ухмыляется ей поверх голов нападающих и ломает первую шею.
Бой идет весело; Гервесину нравится хруст ломающихся ребер и чавканье крови под ногами. Захватчики отступают, и на их лицах он читает ужас – они не ожидали, что у Кьяроскуро окажутся такие могущественные покровители. В самом деле, какой еще город Творения может похвастаться тем, что его защищает демон? Бабушка Яркость по улице пробирается к Гервесину, расшвыривая трупы в стороны, и салютует дайклейвом.
– Потом корабль? – весело кричит она Гервесину, и он кивком соглашается.
Повинуясь ее воле, флагман захватчиков с громким треском ломается посередине и, сложившись пополам, словно книжка, идет ко дну. Моряки прыгают за борт, но это их не спасет: Бабушка Яркость позаботится о том, чтобы никто из намеченных жертв не ускользнул.
Гервесин следит за тем, как мачты корабля погружаются в воду, и испытывает почти физическое наслаждение. Еще немного, и они вышвырнут захватчиков из города, а значит, Кинноджо будет рад.
– Я – на запад! – говорит Бабушка Яркость и, хлопнув Гервесина по плечу, исчезает на соседней улице.
Перепуганные нападавшие отступают к гавани, надеясь сбежать морем – бой скоро закончится. Под руку попадается вражеский солдат, и Гервесин почти не глядя отрывает тому голову; мысли заняты тем, как преподнести возлюбленному рассказ о битве. Может быть, написать оду и посвятить ее Кинноджо? Гервесин уже слагает в уме первые строфы, когда уцелевшие корабли открывают огонь по Кьяроскуро.
Первый снаряд попадает в здание, рядом с которым стоит Гервесин. Мостовую засыпает дождем битого стекла. Люди вокруг кричат: выстрел не пощадил ни своих, ни чужих. Рядом на землю падает один из нападавших. Ему не больше двадцати, лицо покрыто бесчисленными порезами; он глухо воет и прижимает ладони к глазам – должно быть, их тоже задело осколками. Гервесин пинает мальчишку под дых и отправляется к пристани. Потопить корабль может не только Бабушка Яркость.
Новый залп, и вдребезги разлетается часовая башня на главной площади. Гервесин с удовольствием представляет себе, как раз и навсегда проучит наглецов. Он уже совсем рядом с пристанью, когда очередной снаряд взрывается рядом с усыпальницей Кинноджо.
Земля разлетается в стороны, здание усыпальницы сотрясается от ударной волны и заваливается на бок. У Гервесина перехватывает дыхание: со своего места он не может разглядеть, насколько серьезны повреждения. Позабыв о кораблях, он бежит вглубь города – туда, где находится его единственное сокровище.
От восточной стены усыпальницы остались одни обломки; в крыше появились провалы, на полу валяются балки и камни. Саркофаг с останками Кинноджо сдвинуло с места, глубокая трещина расколола крышку надвое. Юго-восточный угол откололся, и прах высыпался на пол. Гервесина трясет от случившегося святотатства.
Земля дрожит от нового взрыва: теперь осыпается южная стена. Кусок колонны едва не задевает Гервесина, но ему нет до этого дела. Он хочет только одного – как можно скорее собрать выпавшие из саркофага кости. Несколько из них уже превратились в пыль под обломками, и Гервесин бережно укладывает оставшиеся в безопасное место. Лучше всего сейчас перенести саркофаг в Малфеас и надежно спрятать... Гервесин поднимает руку, чтобы открыть портал.
– Ты мог бы спасти город, но не стал этого делать – так о какой любви ты говоришь? – слышит он голос возлюбленного.
– Там справятся без меня, – отчаянно оправдывается Гервесин и против воли бросает взгляд в провал в южной стене.
Атакующие вновь теснят защитников; западную часть города то и дело озаряют вспышки – Бабушка Яркость свирепо сражается с врагами и не собирается сдаваться так просто. Издалека видно, как взлетает и вновь падает на головы захватчиков ее нефритовый Нож.
Гервесин выходит из усыпальницы и, оттолкнувшись от земли, подпрыгивает в воздух. Этого хватает, чтобы разглядеть город и море. На горизонте виднеется еще одна флотилия – Бабушка Яркость не справится одна.
– Я столько раз просил тебя перестать скорбеть над моими останками, но ведь ты не слушаешь меня, – звучит у Гервесина в ушах голос Кинноджо.
Гервесин знает: если он уйдет сейчас, от милого праха ничего не останется. Саркофаг развалится на части, упавшие камни сотрут кости в порошок, ветер развеет порошок по ветру. Вернувшись после боя, Гервесин ничего не найдет. Исчезнет последнее, что связывает его с Кинноджо – останутся одни лишь зыбкие сны. В последний раз оглянувшись на полуразрушенную усыпальницу, Гервесин устремляется туда, где кипит схватка. Он не может отказать возлюбленному.
Битва продолжается до самого заката, но победителями все же выходят защитники Кьяроскуро. Девять десятых флотилии потоплено, нападавшие перебиты – горожане собирают трупы в кучи на площадях. Бабушка Яркость улыбается, глядя, как уцелевшие корабли на всех парусах уплывают прочь.
– Ты славно потрудился сегодня, – говорит она Гервесину, но ему не нужны ее похвалы.
Все, что ему нужно, это убедиться, что останки Кинноджо в целости и сохранности.
Усыпальница устояла. При виде двух уцелевших стен Гервесин вздыхает с облегчение – как оказывается, слишком рано. Саркофаг раскололся на три части, кости рассыпались по полу. Из того, что Гервесин бережно собирал целых две сотни лет, уцелело не больше трети.
Он опускается на колени и, подняв из обломков маленькую тонкую кость, одну из тех, что некогда составляла пальцы Кинноджо, нежно баюкает ее в ладонях. Ему кажется, будто это его собственные кости раздробили и швырнули в грязь.
– Единственный мой, – шепчет Гервесин, легко касаясь губами останков, – я все сделал так, как ты просил меня. Кьяроскуро спасен.
– Ты и в самом деле меня любишь, – говорит Кинноджо. Улыбка прячется в уголках его рта.
Сегодня он явился Гервесину дряхлым стариком. Его волосы белы, как снег, кожа – дряблая и покрытая пигментными пятнами. Цвет глаз не разобрать, радужки стали водянистыми и прозрачными. Он с трудом сидит: его мучает одышка, и каждые несколько минут все тело содрогается от приступа мучительного сухого кашля. Вместо меча он опирается на грубо вытесанную деревянную трость, за которую держится обеими руками – только он не дает ему упасть.
Но даже сейчас Кинноджо желанен.
– Спасибо, спасибо тебе, – произносит он старческим надреснутым голосом и проводит языком по сухим губам. – Ты все сделал так, как я мечтал! Гервесин, любимый мой, я так благодарен тебе…
– Я не уберег твой прах, – говорит Гервесин, но Кинноджо отмахивается. Он не будет слушать о своей усыпальнице.
Новый приступ кашля, и Кинноджо повторяет:
– Я так рад, Гервесин, так рад…
Он медленно заваливается вперед, и Гервесин, заметив это, рвется к возлюбленному. Незримая преграда, что отделяла их друг от друга, уступаетом под его натиск. Гервесин подхватывает Кинноджо за плечи. Тот кашляет и обмякает в чужих руках, уронив голову Гервесину на грудь.
– Ты больше не увидишь меня, – хрипло говорит Кинноджо, – в этом обличье…
Сначала смысл этих слов не доходит до Гервесина. Он не верит своим ушам. Кинноджо покидает его?.. После того, что Гервесин сделал? После того, как двести лет Гервесин доказывал свою любовь? Этого не может быть.
– Я не пущу тебя! – кричит он. – Ты не уйдешь!
Кинноджо поднимает дрожащую руку и проводит ладонью по щеке Гервесина. Прикосновение обжигает расплавленным металлом. А потом тело Кинноджо начинает рассыпаться, как уже однажды рассыпалось, пораженное смертельным ударом. Волосы, плечи, грудь – все превращается в песок, просачиваясь сквозь пальцы Гервесина, и он воет от горя.
– Вернись! – зовет он. – Кинноджо, любовь моя, вернись!
– Прощай, милый мой, – слышится шепот Кинноджо, и последние песчинки утекают в пустоту.
От крика Гервесина видение исчезает, растворяясь в шуме Малфеаса, уступая место реальности. В первые мгновения Гервесин не осознает, что произошло и где он находится – невыносимая боль затапливает сознание. Он крушит свои покои, разрывает на части прибежавших узнать, что случилось. Гервесин не знает, сколько времени прошло и скольких демонов он убил прежде, чем сумел совладать с собой.
Когда первый шок проходит, он пытается успокоиться. Все будет благополучно, убеждает он себя, нужно лишь дождаться следующего сна и встретить возлюбленного. Однако когда видение наконец приходит, Кинноджо в нем нет – только раздирающая душу пустота. Гервесин цепляется за надежду, что это всего лишь случайность, но и в следующем сне его ждет только зияющее, мертвенное ничто. Видения становятся тягостными и мутными.
Кинноджо сдержал свое слово.
Гервесин мечется между Малфеасом и Творением. В мире демонов он дает волю отчаянию, уничтожая, пытая, стирая в порошок. В мире людей он помогает восстановить Кьяроскуро – разбирает завалы, перетаскивает камни. Как знать, вдруг это вернет Кинноджо?
Раз или два Гервесин ловит на себе взгляд Бабушки Яркость.
– Что-то к нам зачастил, – замечает она, когда он приходит в пятый раз за пять дней.
Гервесин впервые задумывается о том, кто из них двоих победил бы в поединке – ему не нравится, как Бабушка Яркость хмурится, наблюдая за ним, и рассеянно поправляет пояс халата, словно готова вот-вот выхватить оружие. Если она нападет, он станет защищаться, но, может быть, лучше напасть первым? Теперь, когда Кинноджо ушел, нет никакого смысла оберегать Кьяроскуро.
– Жаль мне вас, – говорит Бабушка Яркость и приглаживает выбившиеся из пучка волосы. – Не могу смотреть, как ты маешься.
Ее сочувствие неожиданно трогает Гервесина, и он забывает о том, что еще минуту назад хотел убить ее, а город сравнять с землей. Бабушка Яркость уходит прочь, оставляя его наедине со своими мыслями.
Когда завалы разобраны и жизнь в Кьяроскуро входит в привычную колею, Гервесин начинает все реже бывать на улицах. Часами он сидит в усыпальнице. Стены восстановлены, и никто не мешает ему скорбеть. Гервесин собрал саркофаг, магией залатав щели и разломы, и бережно уложил обратно останки Кинноджо. По крышке бегут уродливые шрамы-трещины, и Гервесин печально вспоминает о том, как долго и кропотливо он собирал прах возлюбленного. Теперь у него не осталось ничего, что связывало бы его с любимым: он все потерял, спасая город. Нет ни видений, которые утешали его ночами, ни праха, которому он поклонялся днем. Что делают люди, когда любовь покидает их? Они плачут. Гервесин надеется, что и к нему придут слезы, которые смоют мучительную горечь с души. Но он – демон, а не человек, и глаза его остаются сухи.
Дни тянутся за днями.
– Люди говорят, время лечит, – пожимает плечами Бабушка Яркость.
Гервесин соглашается: людей, наверное, лечит. Но ведь он – не человек. Двести прошедших лет не притупили боль утраты, как не притупят ее и грядущие годы. Гервесину хочется, чтобы Кьяроскуро вместе с ним оделся в траур, еще более глубокий, чем прежде, но это невозможно. Так же, как и прежде, солнце встает по утрам над городом, окрашивая улицы в сочные краски. Творение становится отвратительно Гервесину, и он возвращается в Малфес – но и там не находит покоя.
Все то, что интересовало и забавляло прежде, перестало занимать Гервесина. Он пытается писать стихи и рассылает своих слуг в Гем, чтобы те привезли новый камень и нашли мастеров – но перо валится из рук, а слуги возвращаются с известиями о том, что никто не берется за работу.
Что делают люди, когда вместе с любовью их покидает самый смысл жизни? Они кончают с собой. Гервесин твердо намерен последовать их примеру.
Самоубийство он заранее тщательно продумывает, ведь он не собирается воскреснуть. Обычное оружие или простой чарм не убьют Гервесина навсегда, в то время как ему нужно вечное забвение. Сперва Гервесин обращается за советом к Бабушке Яркости; та отказывается помочь, и ему остается искать способ самому. Впервые за то время, что Кинноджо ушел от него, у Гервесина появляется цель.
Он вновь выходит в Творение сам и рыщет по далеким позабытым мэнсам, гробницам великих воинов и чародеев, тенеземлям и владениям фэйри – только Кьяроскуро он обходит стороной. Несколько раз время, отпущенное на визиты в Творение, истекает прежде, чем он завершает поиски. Тогда Гервесину приходится ненадолго вернуться в Малфеас, но он настойчив и опять отправляется на охоту.
Гервесин теряет счет годам; сколько их прошло, три или тридцать? Впрочем, какая разница! Время не имеет значения, он просто движется к своей цели.
И вот она оказывается у него в руках. Синее нефритовое копье, способное навеки убить демона, холодит руки; сотни маленьких искр бегут по древку, и, стоит Гервесину дотронуться до оружия, как вокруг поднимается ветер. Теперь можно возвращаться в Кьяроскуро.
– Я присматривала за усыпальницей, – говорит Бабушка Яркость, встречая Гервесина в порту.
Он склоняет голову в знак благодарности:
– Ты присмотришь за ней и дальше?
– Дурак! – фыркает Бабушка Яркость.
Гервесин прощается с ней и идет к усыпальнице. Ритуал самоубийства он проведет у саркофага. Нефритовое копье будет дивно гармонировать с барельефами, которые украшают стены.
В усыпальнице спокойно и тихо. Гервесин проводит ладонью по изувеченной крышке и опускается на колени.
– Любовь моя, – зовет он и заносит копье, – я ухожу из мира вслед за тобой.
Копье сияет все сильнее; искры, сперва разрозненные, светящимся коконом окружают древко. В усыпальнице холодает, и в морозном воздухе слышится сухой треск, словно вот-вот ударит молния. Смертоносное оружие готово исполнить свое предназначение. Гервесин улыбается и направляет наконечник себе в грудь.
– Ты больше не увидишь меня, – доносится до Гервесина голос Кинноджо, – в этом обличье!
У порога усыпальницы слышится стук. Гервесин со злостью отбрасывает копье прочь и оборачивается: кто посмел помешать ему в такую минуту? В дверях стоит юноша лет семнадцати на вид и оглядывается по сторонам. Вероятно, путешественник, который принял здание усыпальницы за достопримечательность Кьяроскуро – местные жители не посмели бы зайти.
Гервесин поднимается на ноги; его душит ярость. Сейчас он растерзает этого мальчишку. Ошметки плоти будут украшать Кьяроскуро, а голову наглеца насадят на кол и установят на пристани. Одним движением Гервесин оказывается рядом с парнем, заносит руку для удара… и замирает, едва успев остановиться. Он не совершит одну и ту же ошибку дважды.
С незнакомого лица на него смотрят светлые ореховые глаза – глаза Кинноджо. Ослепительной вспышкой к Гервесину приходит воспоминание о том, как возлюбленный точно так же смотрел на него за секунду до того, как пасть от его руки.
– Кинноджо! – шепчет Гервесин, и юноша, улыбаясь, делает шаг вперед. Гервесин хватает его за руки, притягивает ближе; ощупывает, убеждаясь, что перед ним не видение, а существо из плоти и крови. Высшие силы слишком долго смеялись над ним – сперва он не может поверить в свершившееся чудо. – Кинноджо, ведь это ты?
– Да, – отвечает юноша, и Гервесин узнает голос возлюбленного.
Гервесин заключает в объятия человека, в котором воплотился Кинноджо.
– Я люблю тебя, – признается он юноше.
Кинноджо улыбается в ответ и слегка поворачивает голову, подставляя губы для поцелуя.
Название: Помогут сны
Автор: Гретчен Росс
Бета: darkling, Wolf-chan
Размер: миди (4016 слов)
Персонажи: Гервесин/Кинноджо, Бабушка Яркость
Категория: слэш
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: двести лет назад демон Гервесин принес смерть в Кьяроскуро. Двести лет назад он познал любовь.
Для голосования: #. WTF Exalted - работа "Помогут сны"
1
Иногда Кинноджо приходит к нему во снах. Гервесин видит его в разных обличиях: Кинноджо может явиться полным сил юношей с длинными стройными ногами или старым хромым солдатом. Цвет глаз тоже все время меняется: голубой, серый, зеленый. Гервесин злится на себя за то, что не может точно припомнить глаза возлюбленного. В тот день, когда он встретил и убил Кинноджо, над Кьяроскуро светило солнце, и люди щурились, глядя на яркие блики, отражающиеся в граненых стеклах. Много лет спустя, уже собрав останки Кинноджо, Гервесин узнал, что глаза у любимого были карими. Однако память до сих пор играет в свои жестокие игры.
Сегодня в видении Гервесина глаза Кинноджо – бирюзовые. Он предстает пожилым мужчиной с исчерченным морщинами лицом и волосами, уже посеребренными сединой.
– Отчего ты не отпускаешь меня? – печально говорит Кинноджо и сокрушенно качает головой. Он одет в те же доспехи, что носил в день смерти, и опирается на свой старый меч.
– Как я могу тебя отпустить? Я люблю тебя! – Гервесин протягивает руки, пытаясь прикоснуться, ощутить тепло кожи и прохладу металла, сжать в объятиях – но между ним и Кинноджо невидимая преграда, которую невозможно преодолеть.
– Разве это любовь? – Кинноджо вздыхает и трет переносицу ребром ладони. Он выглядит как человек, который смертельно устал, но неотложные дела не позволяют прилечь и отдохнуть.
Гервесину безмерно жаль возлюбленного. Он мечтает помочь, но не знает, чем.
– Что же это, если не любовь? – уговаривает он Кинноджо. – Все, что я делаю, я делаю лишь ради тебя одного! Подумай, ведь я отыскал твои останки, теперь то, что осталось от твоего тела, лежит в Кьяроскуро – городе, который так тебе дорог! Я построил усыпальницу и высек из нефрита саркофаг. Его крышка покрыта самыми чудесными узорами из всех, что ты когда-либо видел, а на стенках я написал посвященные тебе поэмы!
Кинноджо отворачивается и поджимает губы, и Гервесину больно от того, что возлюбленный не хочет принять его подарки. Он силится понять, чем же угодить Кинноджо. Ведь люди любят красоту и нежность – Гевесин уверен в этом. Он провел немало дней в Творении, изучая человеческие повадки, и знает наверняка: влюбленные радуются, когда им дарят стихи, цветы, изящные вещи.
– Неужели ты не понимаешь? – спрашивает Кинноджо и просит снова: – Отпусти меня!
Не отвечая, Гервесин уходит из сна. В Малфеасе отчего-то становится неприятно, и открывшийся по мановению руки портал несет Гервесина в Творение. Думать об этом тяжело, но он и в самом деле не понимает, чего от него хочет Кинноджо. Это служит напоминанием о том, что Гервесин – демон, а демонам не полагается любить.
В мире людей сейчас ранний вечер; Кьяроскуро встречает Гервесина прозрачным небом, порыжевшим на западе от закатных лучей заходящего солнца. Постепенно рыжий цвет небосвода переходит в бирюзу, которая отражается в стеклянных стенах древних зданий. Именно такими были сегодня глаза Кинноджо.
Гервесин останавливается ненадолго в порту, любуясь тихим, словно зеркало, морем; затем отправляется в центр города. Узкие извилистые улочки, обсаженные фруктовыми деревьями, ведут его к усыпальнице возлюбленного. Завидев Гервесина, люди оставляют свои дела и низко кланяются: в этом городе его не боятся, но уважают. Возможно, даже любят, ведь он нередко помогает Кьяроскуро словом и делом. Увы, единственный житель Кьяроскуро, любовь которого Гервесин хотел бы, но не может заслужить – это Кинноджо.
Подходя к усыпальнице, Гервесин чует неладное: из темного портала быстрым шагом выходит мужчина. Он несет что-то, завернутое в кусок материи. Ноша, судя по всему, крупная и тяжелая – мужчина кряхтит и сутулится. Он кидает на Гервесина затравленный взгляд и вдруг пускается бегом.
Возможно, стоит немедленно броситься в погоню, но Гервесин хочет сначала узнать, что сделал негодяй. Догнать мерзавца будет несложно, однако следует решить, что сделать с ним потом. Чем серьезнее вина, тем мучительнее должно быть наказание. Гервесин устремляется в усыпальницу.
К его немалому облегчению, саркофаг цел и невредим – негодяю хватило ума не тронуть прах. Это ему зачтется. Когда Гервесин поймает его, то убьет быстро. Но что же все-таки произошло? Ответ находится на западной стене усыпальницы: угол одного из нефритовых барельефов, украшающих стену, отколот. Гервесин внимательно рассматривает изуродованную скульптуру, ощупывает грубый, неряшливый скол. В груди клокочет ненависть – на то, чтобы выполнить все двенадцать барельефов для усыпальницы, понадобилось почти двадцать лет. Над этим заказом трудилась целая мастерская, камень специально привозили из Гема. Так неужели как-то проклятый вор возомнил, будто имеет право разрушить то, что Гервесин создавал так долго и с таким старанием?
Кипя от негодования, он выходит на улицу. Мужчина давно унес ноги, но Гервесин знает, как его выследить: демону ничего не стоит подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы увидеть соседние улицы.
Сиреневая туника вора мелькает между домами – он направляется к пристани, рассчитывая, вероятно, спрятаться в доках. Тщетная надежда. Он осквернил усыпальницу Кинноджо, и теперь Гервесин достанет его не то что в доках, а даже в Нижнем мире, если вору случится умереть прежде, чем его найдут.
Гервесин срывается с места и бежит за вором. Ветер свистит в ушах, мышцы приятно напряжены; предвкушение расправы наполняет тело. Люди, которые несколько минут назад почтительно кланялись, теперь поспешно расступаются. Все в городе знают, как страшен Гервесин в гневе – и что может этот гнев вызвать. С ним столкнется всякий, кто посмеет проявить неуважение к останкам Кинноджо.
На пристани тихо и спокойно, вора нигде не видно. Гервесин бросает рассеянный взгляд на матросов, которые грузят объемные тюки на пришвартованный корабль. Заметив Гервесина, они приостанавливают работу, и он раздраженным жестом велит им продолжать. Нечего бездельничать, а то в назначенное время корабль окажется не готов к отплытию.
На горизонте Гервесин замечает небольшую флотилию, которая движется к Кьяроскуро. Корабли еще слишком далеко, чтобы разглядеть их как следует, но что-то в них не так. Чутье подсказывает Гервесину, что этот визит добра городу не принесет. Наверное, нужно остаться на пристани и подождать, пока флотилия причалит – но тогда вор сумеет удрать. Что же, сегодня жителям Кьяроскуро придется сами встречать незваных гостей.
Гервесин прикидывает, в какой части города сейчас может находиться вор, и снова прыгает. Знакомая туника виднеется на соседней улице. Мужчина сидит в подворотне, сжавшись в комок – вероятно, ему кажется, что он в безопасности. Гервесин охотно развеет это заблуждение.
Ничего не стоит подкрасться к вору незаметно. Мужчина скрючился у стены, поджав под себя ноги и раскинув руки в стороны. Он невысок ростом и довольно уродлив лицом: низкий лоб, оттопыренные губы, обвислые щеки, между которыми затерялся малиновый нос-кнопка. На затылке блестит лысина, едва прикрытая сальными волосами. Мужчина понимает, что попался, только когда Гервесин с рычанием хватает его за шиворот и вздергивает в воздух. Ноги вора болтаются в футе над землей, глаза вытаращены так, что, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Он нелепо машет руками, пытаясь освободиться – но из хватки демона так просто не выберешься.
– Как ты смел?! – ревет Гервесин и встряхивает свою жертву. – Как ты смел украсть камень из усыпальницы моего Кинноджо?!
Мужчина открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба – и так же, как и рыба, не может издать ни звука. Он слишком напуган. Гервесин разжимает пальцы, и вор кулем валится на мостовую. Он даже не пытается встать, только жалобно стонет и ползает у ног Гервесина:
– Простите, умоляю… Пощадите, не убивайте… Прошу вас… – Он захлебывается ужасом, и с каждой секундой мольбы становятся все жалобнее и невнятнее.
Гервесин впитывает его страх. Вор подползает ближе, пытаясь поцеловать Гервесину ноги, но удар по лицу отшвыривает его прочь. Он скулит, слезы катятся по щекам и падают в дорожную пыль.
– Твари, подобные тебе, не заслуживают прощения, – безжалостно говорит ему Гервесин.
Вор трясется с головы до пят, его губы до сих пор шевелятся, но уже беззвучно.
– Встань, – приказывает Гервесин, и мужчина покорно встает.
Он настолько жалок в своей грязной и рваной тунике, с покрасневшим от пьянства носом и неопрятной щетиной. Из носа текут сопли, и Гервесин испытывает глубокое отвращение при мысли, что этот омерзительный человечек посмел явиться в усыпальницу Кинноджо. Ему противно лишний раз дотрагиваться до вора, и он убивает одним ударом. Мужчина коротко вскрикивает в агонии, и его тело рассыпается в прах.
Гервесин отряхивает руки от серого пепла, в который обратилось вор. Кусок нефрита валяется на мостовой – теперь его можно вернуть на место, только прежде нужно избавиться от засаленного плаща. Гервесин с отвращением выбрасывает гнусную тряпку прочь. Он верит: сегодня Кинноджо будет им доволен.
2
В следующем сне Кинноджо приходит совсем юным, каким Гервесин никогда его прежде не видел. Кинноджо обнажен, и его крепкое тело дышит мощью и мужской силой. Он сидит, слегка раздвинув ноги, и Гервесин упивается открывшимся зрелищем. Широкие плечи, рельефная грудь и плоский живот, по которому сбегают вниз темные курчавые волосы… Гервесин сходит с ума от вожделения; он мечтает о том, чтобы испробовать это тело на вкус, проникнуть внутрь, испить соки, которыми оно сочится – но призрачная преграда по-прежнему не позволяет дотронуться до возлюбленного.
Кинноджо рассеянно смотрит в пустоту, в задумчивости проводит пальцами по губам, потом кладет руку на бедро.
– Я люблю тебя, – хрипло шепчет Гервесин, не в силах отвести взгляд от ладони, которая замерла совсем рядом с пахом.
Второй рукой Кинноджо устало трет переносицу.
– Нет, не любишь, – горько говорит он. – Ты всего лишь желаешь мной обладать.
Слова острыми лезвиями впиваются в плоть Гервесина. Он почти воет от боли. Почему Кинноджо так жесток с ним? Разве Гервесин не доказал всеми своими поступками, что его чувства сильны и искренни? Да, он мечтает о плотской любви, но разве людям не свойственно желать того же?
– Я столько раз просил тебя перестать скорбеть над моими останками, – продолжает Кинноджо, – но ведь ты не слушаешь меня…
Он откидывается назад, опираясь спиной о сгусток темноты, и с тихим вздохом прикрывает глаза. Гервесин склоняет голову, стараясь не смотреть на разведенные ноги человека, который никогда не станет его любовником. Разве он виноват, что прах Кинноджо – это все, что ему осталось? Краем глаза Гервесин замечает движение: Кинноджо, напряженно хмурясь, прислушивается к чему-то, что слышит лишь он один.
– А между тем Кьяроскуро охвачен огнем… Ты мог бы спасти город, но не стал – так о какой любви ты говоришь, если не уберег единственное, что было для меня дорого? То, за что я отдал жизнь?
Гервесин хмурится, готовясь возразить: упреки Кинноджо несправедливы. Кьяроскуро процветает, жители его в безопасности – Гервесин заботится о городе. Те двести лет, что прошли после смерти Кинноджо, прошли в постоянной заботе о Кьяроскуро. Он открывает рот, но Кинноджо жестом останавливает его и качает головой. Не нужно оправданий – и Гервесин вдруг понимает, что Кьяроскуро действительно горит.
Портал несет Гервесина из Малфеаса в Творение. На полпути он оборачивается: печально-прекрасное видение блекнет и рассеивается.
Город, еще вчера цветущий, теперь изуродован. Плавится и бьется волшебное стекло, рушатся каменные стены, которые увенчаны изящными куполами. Гармония и безупречная простота линий сменилась изломанным уродливым хаосом, под ногами хрустят осколки. Гервесин не может отделаться от чувства, что уже видел подобное раньше, и содрогается, когда понимает: так оно и есть. Он знает, каков разоренный Кьяроскуро, потому что сам некогда убивал людей и сносил изящные здания – это случилось двести лет назад, в день, когда погиб Кинноджо.
На Кьяроскуро напали с моря – Гервесин отмечает, что захватчики приплыли на тех самых кораблях, которым он накануне позволил войти в порт. Они приплыли как торговцы, но, едва пришвартовавшись, превратились в грабителей и убийц. Гервесина душит злоба.
Поле брани уже заждалось; защитники города приветствуют Гервесина, когда он присоединяется к ним. Бабушка Яркость, старая богиня, опекающая Кьяроскуро, машет ему с другого конца улицы: они недолюбливают друг друга в мирное время, но при том оба знают, что на войне не найдут товарища надежнее. Гервесин ухмыляется ей поверх голов нападающих и ломает первую шею.
Бой идет весело; Гервесину нравится хруст ломающихся ребер и чавканье крови под ногами. Захватчики отступают, и на их лицах он читает ужас – они не ожидали, что у Кьяроскуро окажутся такие могущественные покровители. В самом деле, какой еще город Творения может похвастаться тем, что его защищает демон? Бабушка Яркость по улице пробирается к Гервесину, расшвыривая трупы в стороны, и салютует дайклейвом.
– Потом корабль? – весело кричит она Гервесину, и он кивком соглашается.
Повинуясь ее воле, флагман захватчиков с громким треском ломается посередине и, сложившись пополам, словно книжка, идет ко дну. Моряки прыгают за борт, но это их не спасет: Бабушка Яркость позаботится о том, чтобы никто из намеченных жертв не ускользнул.
Гервесин следит за тем, как мачты корабля погружаются в воду, и испытывает почти физическое наслаждение. Еще немного, и они вышвырнут захватчиков из города, а значит, Кинноджо будет рад.
– Я – на запад! – говорит Бабушка Яркость и, хлопнув Гервесина по плечу, исчезает на соседней улице.
Перепуганные нападавшие отступают к гавани, надеясь сбежать морем – бой скоро закончится. Под руку попадается вражеский солдат, и Гервесин почти не глядя отрывает тому голову; мысли заняты тем, как преподнести возлюбленному рассказ о битве. Может быть, написать оду и посвятить ее Кинноджо? Гервесин уже слагает в уме первые строфы, когда уцелевшие корабли открывают огонь по Кьяроскуро.
Первый снаряд попадает в здание, рядом с которым стоит Гервесин. Мостовую засыпает дождем битого стекла. Люди вокруг кричат: выстрел не пощадил ни своих, ни чужих. Рядом на землю падает один из нападавших. Ему не больше двадцати, лицо покрыто бесчисленными порезами; он глухо воет и прижимает ладони к глазам – должно быть, их тоже задело осколками. Гервесин пинает мальчишку под дых и отправляется к пристани. Потопить корабль может не только Бабушка Яркость.
Новый залп, и вдребезги разлетается часовая башня на главной площади. Гервесин с удовольствием представляет себе, как раз и навсегда проучит наглецов. Он уже совсем рядом с пристанью, когда очередной снаряд взрывается рядом с усыпальницей Кинноджо.
Земля разлетается в стороны, здание усыпальницы сотрясается от ударной волны и заваливается на бок. У Гервесина перехватывает дыхание: со своего места он не может разглядеть, насколько серьезны повреждения. Позабыв о кораблях, он бежит вглубь города – туда, где находится его единственное сокровище.
От восточной стены усыпальницы остались одни обломки; в крыше появились провалы, на полу валяются балки и камни. Саркофаг с останками Кинноджо сдвинуло с места, глубокая трещина расколола крышку надвое. Юго-восточный угол откололся, и прах высыпался на пол. Гервесина трясет от случившегося святотатства.
Земля дрожит от нового взрыва: теперь осыпается южная стена. Кусок колонны едва не задевает Гервесина, но ему нет до этого дела. Он хочет только одного – как можно скорее собрать выпавшие из саркофага кости. Несколько из них уже превратились в пыль под обломками, и Гервесин бережно укладывает оставшиеся в безопасное место. Лучше всего сейчас перенести саркофаг в Малфеас и надежно спрятать... Гервесин поднимает руку, чтобы открыть портал.
– Ты мог бы спасти город, но не стал этого делать – так о какой любви ты говоришь? – слышит он голос возлюбленного.
– Там справятся без меня, – отчаянно оправдывается Гервесин и против воли бросает взгляд в провал в южной стене.
Атакующие вновь теснят защитников; западную часть города то и дело озаряют вспышки – Бабушка Яркость свирепо сражается с врагами и не собирается сдаваться так просто. Издалека видно, как взлетает и вновь падает на головы захватчиков ее нефритовый Нож.
Гервесин выходит из усыпальницы и, оттолкнувшись от земли, подпрыгивает в воздух. Этого хватает, чтобы разглядеть город и море. На горизонте виднеется еще одна флотилия – Бабушка Яркость не справится одна.
– Я столько раз просил тебя перестать скорбеть над моими останками, но ведь ты не слушаешь меня, – звучит у Гервесина в ушах голос Кинноджо.
Гервесин знает: если он уйдет сейчас, от милого праха ничего не останется. Саркофаг развалится на части, упавшие камни сотрут кости в порошок, ветер развеет порошок по ветру. Вернувшись после боя, Гервесин ничего не найдет. Исчезнет последнее, что связывает его с Кинноджо – останутся одни лишь зыбкие сны. В последний раз оглянувшись на полуразрушенную усыпальницу, Гервесин устремляется туда, где кипит схватка. Он не может отказать возлюбленному.
Битва продолжается до самого заката, но победителями все же выходят защитники Кьяроскуро. Девять десятых флотилии потоплено, нападавшие перебиты – горожане собирают трупы в кучи на площадях. Бабушка Яркость улыбается, глядя, как уцелевшие корабли на всех парусах уплывают прочь.
– Ты славно потрудился сегодня, – говорит она Гервесину, но ему не нужны ее похвалы.
Все, что ему нужно, это убедиться, что останки Кинноджо в целости и сохранности.
Усыпальница устояла. При виде двух уцелевших стен Гервесин вздыхает с облегчение – как оказывается, слишком рано. Саркофаг раскололся на три части, кости рассыпались по полу. Из того, что Гервесин бережно собирал целых две сотни лет, уцелело не больше трети.
Он опускается на колени и, подняв из обломков маленькую тонкую кость, одну из тех, что некогда составляла пальцы Кинноджо, нежно баюкает ее в ладонях. Ему кажется, будто это его собственные кости раздробили и швырнули в грязь.
– Единственный мой, – шепчет Гервесин, легко касаясь губами останков, – я все сделал так, как ты просил меня. Кьяроскуро спасен.
3
– Ты и в самом деле меня любишь, – говорит Кинноджо. Улыбка прячется в уголках его рта.
Сегодня он явился Гервесину дряхлым стариком. Его волосы белы, как снег, кожа – дряблая и покрытая пигментными пятнами. Цвет глаз не разобрать, радужки стали водянистыми и прозрачными. Он с трудом сидит: его мучает одышка, и каждые несколько минут все тело содрогается от приступа мучительного сухого кашля. Вместо меча он опирается на грубо вытесанную деревянную трость, за которую держится обеими руками – только он не дает ему упасть.
Но даже сейчас Кинноджо желанен.
– Спасибо, спасибо тебе, – произносит он старческим надреснутым голосом и проводит языком по сухим губам. – Ты все сделал так, как я мечтал! Гервесин, любимый мой, я так благодарен тебе…
– Я не уберег твой прах, – говорит Гервесин, но Кинноджо отмахивается. Он не будет слушать о своей усыпальнице.
Новый приступ кашля, и Кинноджо повторяет:
– Я так рад, Гервесин, так рад…
Он медленно заваливается вперед, и Гервесин, заметив это, рвется к возлюбленному. Незримая преграда, что отделяла их друг от друга, уступаетом под его натиск. Гервесин подхватывает Кинноджо за плечи. Тот кашляет и обмякает в чужих руках, уронив голову Гервесину на грудь.
– Ты больше не увидишь меня, – хрипло говорит Кинноджо, – в этом обличье…
Сначала смысл этих слов не доходит до Гервесина. Он не верит своим ушам. Кинноджо покидает его?.. После того, что Гервесин сделал? После того, как двести лет Гервесин доказывал свою любовь? Этого не может быть.
– Я не пущу тебя! – кричит он. – Ты не уйдешь!
Кинноджо поднимает дрожащую руку и проводит ладонью по щеке Гервесина. Прикосновение обжигает расплавленным металлом. А потом тело Кинноджо начинает рассыпаться, как уже однажды рассыпалось, пораженное смертельным ударом. Волосы, плечи, грудь – все превращается в песок, просачиваясь сквозь пальцы Гервесина, и он воет от горя.
– Вернись! – зовет он. – Кинноджо, любовь моя, вернись!
– Прощай, милый мой, – слышится шепот Кинноджо, и последние песчинки утекают в пустоту.
От крика Гервесина видение исчезает, растворяясь в шуме Малфеаса, уступая место реальности. В первые мгновения Гервесин не осознает, что произошло и где он находится – невыносимая боль затапливает сознание. Он крушит свои покои, разрывает на части прибежавших узнать, что случилось. Гервесин не знает, сколько времени прошло и скольких демонов он убил прежде, чем сумел совладать с собой.
Когда первый шок проходит, он пытается успокоиться. Все будет благополучно, убеждает он себя, нужно лишь дождаться следующего сна и встретить возлюбленного. Однако когда видение наконец приходит, Кинноджо в нем нет – только раздирающая душу пустота. Гервесин цепляется за надежду, что это всего лишь случайность, но и в следующем сне его ждет только зияющее, мертвенное ничто. Видения становятся тягостными и мутными.
Кинноджо сдержал свое слово.
Гервесин мечется между Малфеасом и Творением. В мире демонов он дает волю отчаянию, уничтожая, пытая, стирая в порошок. В мире людей он помогает восстановить Кьяроскуро – разбирает завалы, перетаскивает камни. Как знать, вдруг это вернет Кинноджо?
Раз или два Гервесин ловит на себе взгляд Бабушки Яркость.
– Что-то к нам зачастил, – замечает она, когда он приходит в пятый раз за пять дней.
Гервесин впервые задумывается о том, кто из них двоих победил бы в поединке – ему не нравится, как Бабушка Яркость хмурится, наблюдая за ним, и рассеянно поправляет пояс халата, словно готова вот-вот выхватить оружие. Если она нападет, он станет защищаться, но, может быть, лучше напасть первым? Теперь, когда Кинноджо ушел, нет никакого смысла оберегать Кьяроскуро.
– Жаль мне вас, – говорит Бабушка Яркость и приглаживает выбившиеся из пучка волосы. – Не могу смотреть, как ты маешься.
Ее сочувствие неожиданно трогает Гервесина, и он забывает о том, что еще минуту назад хотел убить ее, а город сравнять с землей. Бабушка Яркость уходит прочь, оставляя его наедине со своими мыслями.
Когда завалы разобраны и жизнь в Кьяроскуро входит в привычную колею, Гервесин начинает все реже бывать на улицах. Часами он сидит в усыпальнице. Стены восстановлены, и никто не мешает ему скорбеть. Гервесин собрал саркофаг, магией залатав щели и разломы, и бережно уложил обратно останки Кинноджо. По крышке бегут уродливые шрамы-трещины, и Гервесин печально вспоминает о том, как долго и кропотливо он собирал прах возлюбленного. Теперь у него не осталось ничего, что связывало бы его с любимым: он все потерял, спасая город. Нет ни видений, которые утешали его ночами, ни праха, которому он поклонялся днем. Что делают люди, когда любовь покидает их? Они плачут. Гервесин надеется, что и к нему придут слезы, которые смоют мучительную горечь с души. Но он – демон, а не человек, и глаза его остаются сухи.
Дни тянутся за днями.
– Люди говорят, время лечит, – пожимает плечами Бабушка Яркость.
Гервесин соглашается: людей, наверное, лечит. Но ведь он – не человек. Двести прошедших лет не притупили боль утраты, как не притупят ее и грядущие годы. Гервесину хочется, чтобы Кьяроскуро вместе с ним оделся в траур, еще более глубокий, чем прежде, но это невозможно. Так же, как и прежде, солнце встает по утрам над городом, окрашивая улицы в сочные краски. Творение становится отвратительно Гервесину, и он возвращается в Малфес – но и там не находит покоя.
Все то, что интересовало и забавляло прежде, перестало занимать Гервесина. Он пытается писать стихи и рассылает своих слуг в Гем, чтобы те привезли новый камень и нашли мастеров – но перо валится из рук, а слуги возвращаются с известиями о том, что никто не берется за работу.
Что делают люди, когда вместе с любовью их покидает самый смысл жизни? Они кончают с собой. Гервесин твердо намерен последовать их примеру.
Самоубийство он заранее тщательно продумывает, ведь он не собирается воскреснуть. Обычное оружие или простой чарм не убьют Гервесина навсегда, в то время как ему нужно вечное забвение. Сперва Гервесин обращается за советом к Бабушке Яркости; та отказывается помочь, и ему остается искать способ самому. Впервые за то время, что Кинноджо ушел от него, у Гервесина появляется цель.
Он вновь выходит в Творение сам и рыщет по далеким позабытым мэнсам, гробницам великих воинов и чародеев, тенеземлям и владениям фэйри – только Кьяроскуро он обходит стороной. Несколько раз время, отпущенное на визиты в Творение, истекает прежде, чем он завершает поиски. Тогда Гервесину приходится ненадолго вернуться в Малфеас, но он настойчив и опять отправляется на охоту.
Гервесин теряет счет годам; сколько их прошло, три или тридцать? Впрочем, какая разница! Время не имеет значения, он просто движется к своей цели.
И вот она оказывается у него в руках. Синее нефритовое копье, способное навеки убить демона, холодит руки; сотни маленьких искр бегут по древку, и, стоит Гервесину дотронуться до оружия, как вокруг поднимается ветер. Теперь можно возвращаться в Кьяроскуро.
– Я присматривала за усыпальницей, – говорит Бабушка Яркость, встречая Гервесина в порту.
Он склоняет голову в знак благодарности:
– Ты присмотришь за ней и дальше?
– Дурак! – фыркает Бабушка Яркость.
Гервесин прощается с ней и идет к усыпальнице. Ритуал самоубийства он проведет у саркофага. Нефритовое копье будет дивно гармонировать с барельефами, которые украшают стены.
В усыпальнице спокойно и тихо. Гервесин проводит ладонью по изувеченной крышке и опускается на колени.
– Любовь моя, – зовет он и заносит копье, – я ухожу из мира вслед за тобой.
Копье сияет все сильнее; искры, сперва разрозненные, светящимся коконом окружают древко. В усыпальнице холодает, и в морозном воздухе слышится сухой треск, словно вот-вот ударит молния. Смертоносное оружие готово исполнить свое предназначение. Гервесин улыбается и направляет наконечник себе в грудь.
– Ты больше не увидишь меня, – доносится до Гервесина голос Кинноджо, – в этом обличье!
У порога усыпальницы слышится стук. Гервесин со злостью отбрасывает копье прочь и оборачивается: кто посмел помешать ему в такую минуту? В дверях стоит юноша лет семнадцати на вид и оглядывается по сторонам. Вероятно, путешественник, который принял здание усыпальницы за достопримечательность Кьяроскуро – местные жители не посмели бы зайти.
Гервесин поднимается на ноги; его душит ярость. Сейчас он растерзает этого мальчишку. Ошметки плоти будут украшать Кьяроскуро, а голову наглеца насадят на кол и установят на пристани. Одним движением Гервесин оказывается рядом с парнем, заносит руку для удара… и замирает, едва успев остановиться. Он не совершит одну и ту же ошибку дважды.
С незнакомого лица на него смотрят светлые ореховые глаза – глаза Кинноджо. Ослепительной вспышкой к Гервесину приходит воспоминание о том, как возлюбленный точно так же смотрел на него за секунду до того, как пасть от его руки.
– Кинноджо! – шепчет Гервесин, и юноша, улыбаясь, делает шаг вперед. Гервесин хватает его за руки, притягивает ближе; ощупывает, убеждаясь, что перед ним не видение, а существо из плоти и крови. Высшие силы слишком долго смеялись над ним – сперва он не может поверить в свершившееся чудо. – Кинноджо, ведь это ты?
– Да, – отвечает юноша, и Гервесин узнает голос возлюбленного.
Гервесин заключает в объятия человека, в котором воплотился Кинноджо.
– Я люблю тебя, – признается он юноше.
Кинноджо улыбается в ответ и слегка поворачивает голову, подставляя губы для поцелуя.
